Неточные совпадения
На
радости целуются,
Друг дружке обещаются
Вперед не драться зря,
А с толком дело спорное
По разуму, по-божески,
На чести повести —
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с
стариками старыми,
Покуда делу спорному
Решенья не найдут,
Покуда не доведают
Как ни на есть доподлинно:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
— На
радостиСпасибо даже барину
Забыл сказать
старик,
Зато крестьяне прочие
Так были разутешены,
Так рады, словно каждого
Он подарил рублем!
— Был у меня сын… Был Петр Маракуев, студент, народолюбец. Скончался в ссылке. Сотни юношей погибают, честнейших! И — народ погибает. Курчавенький казачишка хлещет нагайкой
стариков, которые по полусотне лет царей сыто кормили, епископов, вас всех, всю Русь… он их нагайкой, да! И гогочет с
радости, что бьет и что убить может, а — наказан не будет! А?
— Здравствуйте все. Соня, я непременно хотел принести тебе сегодня этот букет, в день твоего рождения, а потому и не явился на погребение, чтоб не прийти к мертвому с букетом; да ты и сама меня не ждала к погребению, я знаю.
Старик, верно, не посердится на эти цветы, потому что сам же завещал нам
радость, не правда ли? Я думаю, он здесь где-нибудь в комнате.
Я с удовольствием наблюдал за ними обоими, прячась в тени своего угла. Вдруг отворилась дверь и вошел якут с дымящеюся кастрюлей, которую поставил перед
стариком. Оказалось, что смотритель ждал не нашего ужина. В то же мгновение Тимофей с торжественной
радостью поставил передо мной рябчика. Об угощении и помину не было.
Наконец представлено возвращение его к отцу; добрый
старик в том же колпаке и шлафорке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах, в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой
радости.
Когда экипаж скрылся из виду,
старик хихикнул и даже закрыл рот горстью, точно самые стены могли подслушать его родительскую
радость.
Именно под этим впечатлением Галактион и отправился к Луковникову, чтобы поделиться со
стариком своею
радостью, а вместо этого получился такой разгром, какого он еще не испытывал.
Вот твой ангел господу приносит: «Лексей дедушке язык высунул!» А господь и распорядится: «Ну, пускай
старик посечет его!» И так всё, про всех, и всем он воздает по делам, — кому горем, кому
радостью.
— Как же, помним тебя, соколик, — шамкали
старики. — Тоже, поди, наш самосадский. Еще когда ползунком был, так на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да убиваться, как по покойнике отчитывала, а вот на старости господь привел старухе
радость.
— Однова она, воля-то наша, прилетела… — говорил Рачитель, возвращаясь с полуштофом. — Вон как народ поворачивает с
радости: скоро новую бочку починать… Агап, а батька своего видел? Тоже в кабак прибрел, вместе с старым Ковальчуком… Загуляли
старики.
На Новый год обнимаю вас, добрый друг; я здесь, благодарный богу и людям за отрадную поездку. Пожмите руку Александре Семеновне, приласкайте Сашеньку. Аннушка моя благодарит ее за милый платочек. Сама скоро к ней напишет. Она меня обрадовала своею
радостью при свидании. Добрые
старики все приготовили к моему приезду. За что меня так балуют, скажите пожалуйста. Спешу. Обнимите наших. Скоро буду с вами беседовать. Не могу еще опомниться.
Ни
старик, ни Женни, ни Вязмитинов не осуждали Ипполита, но сильно скорбели об ожидавшей его участи. Зарницын потирал от
радости руки и горой стоял за Ипполита.
— Друг мой!.. жизнь моя!..
радость моя!.. — бессвязно восклицал
старик, схватив руки Наташи и, как влюбленный, смотря в бледное, худенькое, но прекрасное личико ее, в глаза ее, в которых блистали слезы.
Наташа воротилась скоро, веселая и счастливая, и, проходя мимо, потихоньку ущипнула меня.
Старик было принялся опять «серьезно» оценивать мою повесть, но от
радости не выдержал характера и увлекся...
Старик обезумел от
радости, высыпал все свои деньги, и букинист навьючил на него всю нашу общую библиотеку.
Но когда сын примет, бывало, отца хорошо, то
старик себя не слышит от
радости.
Марии Семеновне стало сначала жутко, потом грустно. Но когда она вошла в дом и раздала гостинцы и
старику и маленькому золотушному племяннику Феде и приласкала визжавшую от
радости Трезорку, ей опять стало хорошо, и она, отдав деньги отцу, взялась за работу, которая никогда не переводилась у ней.
Только вот
старики на
радостях шибко горланят, да небось устанут же когда-нибудь!
Ни одного дня, который не отравлялся бы думою о куске, ни одной
радости. Куда ни оглянется батюшка, всё ему или чуждо, или на все голоса кричит: нужда! нужда! нужда! Сын ли окончил курс — и это не радует: он совсем исчезнет для него, а может быть, и забудет о
старике отце. Дочь ли выдаст замуж — и она уйдет в люди, и ее он не увидит. Всякая минута, приближающая его к старости, приносит ему горе.
— Да с какою еще
радостью! Только и спросила:"Ситцевые платья будете дарить?"С превеликим, говорит, моим удовольствием!"Ну, хорошо, а то папаша меня все в затрапезе водит — перед товарками стыдно!" — Ах, да и горевое же, сударь, ихнее житье! Отец —
старик, работать не может, да и зашибается; матери нет. Одна она и заработает что-нибудь. Да вот мы за квартиру три рубля в месяц отдадим — как тут разживешься! с хлеба на квас — только и всего.
Чувства
радости произвели в добродушной голове
старика бессмыслицу, не лучше той, которую он, бог знает почему и для чего, припомнил.
— Шампанского-то?.. — проговорил
старик. — Грех бы, сударь, разве для вашей
радости и говенье нарушить?
Вечером того же дня
старик был счастлив необыкновенно. Он радовался, что ему опять удалось сделать доброе дело в пользу страны, которую он привык в душе считать родною, и, в ознаменование этой
радости, ел необыкновенно много. С своей стороны, Анна Ивановна не могла не заметить этого чрезвычайного аппетита, и хотя не была скупа от природы, но сказала...
В первые минуты Софье Николавне было жаль свекра, грустно, что она рассталась с ним: образ
старика, полюбившего ее, огорченного теперь разлукою с невесткой, так и стоял перед нею; но скоро мерное покачиванье кареты и мелькающие в окна поля, небольшие перелески, горный хребет, подле которого шла дорога, произвели свое успокоительное действие, и Софья Николавна почувствовала живую
радость, что уехала из Багрова.
Просыпаясь от крепкого сна, едва
старик потянулся и крякнул, как ворвался Мазан и, запинаясь от
радости, пробормотал: «Проздравляю, батюшка Степан Михайлыч, с внучком!» — Первым движением Степана Михайлыча было перекреститься.
Не могу вам выразить
радости, с которой он встретил меня:
старик плакал, смеялся, делал наскоро бездну вопросов, — спрашивал, жива ли моя ньюфаундлендская собака, вспоминал шалости; привел меня, говоря, в беседку, усадил отдыхать и отправил Шарля, то есть моего спутника, принести из погреба кружку лучшего вина.
Один
старик дядя, всем на свете недовольный, был и этим недоволен, и в то время, как Бельтова была вне себя от
радости, дядя (один из всех родных ее мужа, принимавший ее) говорил: «Ох, Софья, Софья!
Крискента и он попробовал сказать слово на текст: «Что добро или красно, еже жити, братие, вкупе», но не мог его докончить — слезы
радости душили его, и
старик, махнув рукой, удалился в алтарь.
Итак, двухлетнее «разделение» Брагиных с родней благодаря ловкому вмешательству Головинского закончилось миром.
Старикам надоело «подсиживать» друг друга, и они с
радостью схватились за протянутую руку.
Он поспешил оставить площадь, но на каждом шагу встречались ему толпы граждан, несущих свои имущества, везде раздавались поздравления, на всех лицах сияла
радость. Пробежав несколько улиц, он очутился наконец в одном отдаленном предместии и, не видя никого вокруг себя, сел отдохнуть на скамье, подле ворот не-большой хижины. Не прошло двух минут, как несколько женщин и почти столетний
старик подошли к скамье, на которой сидел Юрий.
Старик сел возле него.
Один только и был!..» Не раз также я заставал за сохою
стариков, которых за час посетила нечаянная
радость или сразило страшное горе.
Недосуг было; к тому же хотя зоркий, проницательный взгляд
старика в последнее время притуплялся, ему все-таки легче было уловить едва заметное колебание поплавка или верши над водою, чем различить самое резкое движение скорби или
радости на лице человеческом.
Невзирая на присутствие Глеба, невзирая на недовольное, сумрачное расположение
старика, Гришка не мог скрыть
радости, которую пробуждало в нем новое знакомство; он бился изо всей мочи, чтобы подвернуться как-нибудь на глаза Захару и снова поменяться с ним одним из тех лестных взглядов взаимного соучастия, каким поменялись они, заслышав на берегу голос Глеба.
Он также приплясывал в лужах, но это приплясыванье выражало скорее явную досаду, нежели
радость: каждый раз, как лаптишки
старика уходили в воду (а это случалось беспрерывно), из груди его вырывались жалобные сетования, относившиеся, впрочем, более к мальчику, баловливость которого была единственной причиной, заставлявшей
старика ускорять шаг и часто не смотреть под ноги.
И он повел Егорушку к большому двухэтажному корпусу, темному и хмурому, похожему на N-ское богоугодное заведение. Пройдя сени, темную лестницу и длинный, узкий коридор, Егорушка и Дениска вошли в маленький номерок, в котором действительно за чайным столом сидели Иван Иваныч и о. Христофор. Увидев мальчика, оба
старика изобразили на лицах удивление и
радость.
Затем он упрекал ее мужа в недальновидности: не покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось, что в жизни этого
старика она — не единственная
радость. Когда он принимал больных и потом уехал на практику, она ходила по всем комнатам, не зная, что делать и о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее не тянуло теперь ни на улицу, ни к знакомым, и при воспоминании о прежних подругах и о девичьей жизни не становилось грустно и не было жаль прошлого.
Доктор, еще больше пополневший, красный, как кирпич, и с взъерошенными волосами, пил чай. Увидев дочь, он очень обрадовался и даже прослезился; она подумала, что в жизни этого
старика она — единственная
радость, и, растроганная, крепко обняла его и сказала, что будет жить у него долго, до Пасхи. Переодевшись у себя в комнате, она пришла в столовую, чтобы вместе пить чай, он ходил из угла в угол, засунув руки в карманы, и пел: «ру-ру-ру», — значит, был чем-то недоволен.
Старик обрадовался сыну, но считал неприличным приласкать его и как-нибудь обнаружить свою
радость.
Тогда встал этот страшный
старик и молча поклонился ей, а веселый поэт Кермани говорил, как дитя, с большой
радостью...
Старик Джиованни Туба еще в ранней молодости изменил земле ради моря — эта синяя гладь, то ласковая и тихая, точно взгляд девушки, то бурная, как сердце женщины, охваченное страстью, эта пустыня, поглощающая солнце, ненужное рыбам, ничего не родя от совокупления с живым золотом лучей, кроме красоты и ослепительного блеска, — коварное море, вечно поющее о чем-то, возбуждая необоримое желание плыть в его даль, — многих оно отнимает у каменистой и немой земли, которая требует так много влаги у небес, так жадно хочет плодотворного труда людей и мало дает
радости — мало!
Старик говорил о боге с такой
радостью и верой в его справедливость, точно знал все мысли бога и проник во все его намерения.
И снова, точно испуганный и отрезвленный какой-то мыслью,
старик уставился в лицо сына испытующими глазами. А через несколько минут обстоятельные, но краткие ответы Тараса опять возбудили в нем шумную
радость. Фома все слушал и присматривался, смирно посиживая в своем углу.
Старик взглянул на сына с изумлением, которое быстро сменилось в нем
радостью...
Он, видимо, гордился своим участием в них и с видимой
радостью рассказывал, как они вместе с этим самым знакомым сделали раз пьяные в Кунавине такую штуку, что ее надо было рассказать шопотом, и что приказчик захохотал на весь вагон, а
старик тоже засмеялся, оскалив два желтые зуба.
— Никак нет, сударь! В Москве
старик купец, которого вы довезли до дому, на
радостях, что его жене стало лучше, хотел было поднести мне чарку водки, да вы так изволили спешить, что он вместо водки успел только сунуть мне полтинник в руку.
— Ах, сударь! — отвечал купец, — не под лета бы мне эта к скакать; и добро б я спешил на
радость, а то… но делать нечего; не мне роптать, окаянному грешнику… его святая воля! —
Старик закрыл глаза рукою, и крупные слезы закапали на его седую бороду.
Наталья Сергевна встретила сына и с улыбкой намекнула о его ночной прогулке; что за
радость этой доброй женщине; теперь муж ее верно не решится погрешить против сына и жены в одно время; — «впрочем, — думала она, — молодым людям простительно шалить; а как седому
старику таким вещам придти в голову, — знает царь небесный!..»
В этом изливалась поэтически восторженная душа
старика, много лет живущего, не зная других
радостей, кроме тех, которые ощущают люди, делая посильное добро ближнему.
— Анисим и ты, деточка, любите друг дружку, живите по-божески, деточки, и царица небесная вас не оставит. — Он припал к плечу
старика и всхлипнул. — Григорий Петров, восплачем, восплачем от
радости! — проговорил он тонким голоском и тотчас же вдруг захохотал и продолжал громко, басом: — Хо-хо-хо! И эта хороша у тебя невестка! Всё, значит, в ней на место, всё гладенько, не громыхнет, вся механизма в исправности, винтов много.